«Нет худа без добра», - так говорят, если нечто хорошее случается благодаря чему-то скверному. Однако для науки славистики, пережившей в 20-м веке два пика своего расцвета, эта поговорка справедлива ровно на 50%. Я имею в виду «холодную войну», нуждавшуюся в солдатах иного профиля, а именно - в знатоках потенциального противника. В славистах. Можно сказать, что не генералы и политики, а мирные исследователи «толстого-достоевского-чехова», семантики с топонимиками и социолингвистами etc. сокрушили на университетских кафедрах грозный Варшавский пакт и разрушили неприступную Берлинскую стену. Додумайся победители учредить орден «За победу в холодной войне», первыми кавалерами стали бы именно слависты.
А вот второй пик расцвета поговорке не соответствует, ибо пришелся на время горбачевской перестройки. Окруженный «железным занавесом» Советский Союз вдруг решил открыться миру, и на волне эйфории от Glastnost вновь оказался в фокусе мирового внимания.
Именно тогда в числе молодых западных интелектуалов, пожелавших стать летописцами стремительно меняющейся советской истории, оказался и студент-славист Ульрих Шмид. Ныне Шмид - профессор кафедры российской культуры и общества Санкт-Галленского университета, известный журналист и вообще, один из лучших знатоков постсоветской России в немецкоязычной части Европы. В «холодную войну» Ульриха Шмида наверняка записали бы в так называемые «советологи». Сегодня ситуация иная, и с его острыми анализами современного российского общества стоило бы познакомиться как политикам, так и чиновникам от культуры. Тем более, что работы Ульриха Шмида регулярно публикуются в России.
Читать его и беседовать с ним необычайно интересно даже не специалисту, поскольку Шмид, как профессиональный журналист, виртуозно владеет языком публицистики и умеет рассказать о сложном доступно. Сфера его «российских» интересов широка и актуальна. Например, он первым откликнулся рецензией в Neue Zürcher Zeitung на немецкое издание романа леворадикального писателя Захара Прилепина «Санькя». На моей памяти это первый в Швейцарии публичный анализ творчества современного российского автора-националиста.
Обо всем этом мы и побеседовали со швейцарский «Нестором» современной России.
Наша Газета.ch: Вы являетесь заведующим кафедрой общества и культуры России в университете Санкт-Галлена. Звучит необычно, не так ли?
Ульрих Шмид: Верно, но наш университет – экономический. Это означает, что я преподаю русскую культуру студентам, изучающим экономику, право и политологию. Кроме русистики у нас есть соответствующие кафедры по Китаю, Франции, Германии, Англии, США и Испании. Мы считаем, что экономику нельзя изучать исключительно под техническим углом зрения. Она всегда обуславливается культурными критериями. Приведу банальный, но очень хороший пример: в 1990-ых годах первые швейцарские банки, открывая филиалы в Китае, вели переговоры с местными бизнесменами. Те соглашались со всеми предложениями швейцарцев, но когда последние послали им контракты, китайцы отказались их подписывать. А все потому, что в китайском контексте сказать «нет» - невежливо.
То же и с русским рынком: многое в нем функционирует иначе, чем на Западе. Я часто ставлю перед своими студентами актуальную проблему вроде «дела Pussy Riot» и объясняю, почему религия играет такую важную роль в российском обществе...
В других университетах Швейцарии славистика носит более академический характер?
Почему же? Коллеги, преподающие на традиционных славянских семинарах, тоже учитывают актуальность. Например, в Цюрихе есть проект по судебным делам в области искусства: «Осторожно, религия!», «Запретное искусство» Андрея Ерофееева и т.д. Во Фрибурге интересуются репрезентацией мафии в русской культуре...
Что касается меня, то я, в основном, уделяю внимание актуальной культуре. Просто читать студентам Пушкина не смог бы. Хотя, когда я объясняю, что такое русский неоимпериализм, то цитирую его «Кавказского пленника», где звучит интернальная нота этой проблемы.
В работе «Конституция как прием» Вы подвергли политические документы... литературоведческому анализу. Они действительно его достойны?
Я просто шел по следам профессора Юрия Лотмана, который говорил, что любая культура может быть прочитана как текст. Конечно, конституция является явлением культуры, более того, она описывает самопонимание государства и даже общества. Поэтому мне показалось, что если я хочу провести периодизацию русского ХХ-го века, то намеки на нее можно найти в разных конституциях СССР и России. Меня особенно интересуют преамбулы этих конституций, поскольку они заключают в себе нарративы (рассказы), маленькие эпосы даже. В таких эпосах и заключено самопонимание эпохи.
Это касается только советских/российских коституций?
Нет, конечно. Каждая нация, каждое государство, каждое общество живет своими мифами. То же самое можно сказать и о конституции швейцарской. У меня есть проект, где я исследую самую старую действующую конституцию в Европе – норвежскую 1814 года. В ней присутствие мифа выражено очень ярко.
Мифа викингов?
Нет, скорее мифа Наполеона. Я думаю, что европейские страны, включая Швейцарию, вряд ли стали бы демократическими без наполеоновской диктатуры. Отмечу очень интересный момент, присутствующий во всех демократиях: у истоков их конституций стоит совсем не демократический акт. Возьмите хотя бы московские события 1993 года, когда президент Ельцин расстреливал из танков Белый дом, пока депутаты российского парламента не согласились с его конституцией.
В сталинской конституции 1936 года пропасть между мифом и реальностью была чрезвычайно глубокой. Как в культовой тогда «Книге о вкусной и здоровой пище»...
Да, это действительно полная фантастика! В ней описываются рецепты блюд, которые были абсолютно недоступны рядовым гражданам. И в этой книге и в конституции была выражена претензия сталинской эпохи: да, возможно, мы живем хуже, чем на Западе, но зато наше общество является более справедливым.
В русской литературе ХХ века важное место занимает тема ГУЛАГа. Почему именно концепция А. Солженицына, а не В. Шаламова получила мировое признание? Ведь тексты Шаламова, мне кажется, и качеством лучше и градус трагедии в них выше.
Согласен, это парадокс и даже скандал. В 2007 г. я написал статью
Я же думаю, что Шаламов имел претензию создать новую концепцию искусства. Он сказал вслед за Теодором Адорно, что «после Воркуты уже нельзя писать литературу». По Шаламову искусство и ГУЛАГ несовместимы. Он писал, что его тексты нельзя мерить ни эстетическими, ни моральными критериями. Поэтому западное общество не было готово тогда, да, пожалуй, и сегодня принять его концепцию. Солженицын же - и это очень важно - свой «Архипелаг ГУЛАГ» обозначил именно как опыт художественного исследования.
Однако было бы ошибкой считать наследие Шаламова документальным свидетельством. Любопытно, что у него в 1970-е годы произошло заметное сближение с позицией советского правительства. По Шаламову, время критики ГУЛАГа прошло, и он даже опубликовал в журнале «Юность» несколько откровенно пропагандистских вещей. Этот поступок тогдашние европейские интелектуалы не могли ни понять, ни принять.
Недавно в России произошли два события, на которые Запад отреагировал прямо противоположно. Если «Дело Pussy Riot» вызвало осуждение репрессий в отношении участниц панк-группы, то самоубийство в роттердамской тюрьме оппозиционера Александра Долматова после отказа голландских властей в предоставлении ему убежища не имело почти никакого резонанса. А ведь официальной причиной отказа было то, что Россия – страна демократическая. Так демократическая Россия, или...?
С Pussy Riot интересно то, что реакции России и Запада на их акцию резко разошлись. Думаю, что российские власти прекрасно осознавали, почему именно в этот момент участниц группы следовало сурово наказать. Около четырех лет назад та же Надежда Толоконникова была членом арт-группы «Война», организовавшей групповой секс в биологическом музее Москвы. И никакой реакции не было. А почему? Да российское общество возмутилось бы наказанием за такую «малость»! Другое дело оскорбление национальной святыни - православной церкви. Тут 70% процентов россиян поддержали суровый приговор. Российская власть имеет низкий рейтинг в Москве. Только 47% москвичей проголосовали за Путина. Поэтому приговор Pussy Riot – это удачный популистский ход российской власти.
Что касается Долматова, то мне кажется, что президент Путин и его команда внимательно следят за своим имиджем в мире. Если специалист, носитель государственных секретов, бежит от политических преследований за границу, - это серьезный удар по имиджу. Отсюда, по-моему, и многие домыслы вокруг его смерти.
Зато предоставление гражданства актеру Жерару Депардье, возможно, «повысило» имидж...?
Аферу Депардье можно сравнить со швейцарским паспортом певицы Тины Тернер. Да, она проживает в Швейцарии уже 20 лет и обратилась за гражданством вторично. В первый раз ей было отказано, ибо тогда она еще не говорила по-немецки. Во второй раз Тернер сдала экзамен и получила-таки паспорт. Это очень характерно для Швейцарии: неважно, кто ты – Тина Тернер или простой мигрант из Косово. Закон один для всех. Однако демократия не во всех случаях дает хороший результат. Яркий пример – вполне демократическое запрещение минаретов в Швейцарии, хотя политическая элита призывала граждан голосовать против запрета. Думаю, что политкорректность российской власти также в принципе выше политкорректности оппозиционеров вроде Алексея Навального, ярого националиста. Отношение к исламу, к национальным меньшинствам у правительства России гораздо лояльнее.
Нынешняя российская интеллигенция вновь раскололась на «либералов-западников» и «национал-патриотов». Запад мало знает вторых. И вдруг – издание на немецком языке романа леворадикального писателя-националиста З. Прилепина «Санькя». Почему?
Прилепин – очень интересный феномен. Мне кажется, что с литературной точки зрения это очень хороший писатель, хотя с его идеологией я, конечно, не согласен. Но ведь то же самое можно сказать и про Достоевского: писатель великий, но – шовинист, империалист и антисемит. На Западе тоже хватает отличных писателей с чудовищной идеологией: К. Гамсун, Л.-Ф. Селин... Прилепин вполне может восприниматься на Западе как представитель поколения «разгневанных молодых людей» (по аналогии с английским литературным направлением 50-ых гг.), поскольку его тексты тесно связаны с общественно-политической ситуацией в России. В романе «Санькя», например, Прилепин из неформальной перспективы описывает происходящее на вроде бы хорошо известных нам митингах.
Интересны ли сейчас на Западе Владимир Сорокин и Виктор Пелевин?
Они действительно были популярны у нас в 1990-ые годы, но сейчас в русскую литературу пришло новое поколение писателей. Андрей Геласимов, Дмитрий Горчев, Андрей Иванов, например. И я уверен, что их гораздо больше. Проблема в том, что мы, к сожалению, не в состоянии прочитать все, что печатается в России.
Ульрих, что побудило Вас стать славистом?
Я родился в 1965 году, и когда я окончил гимназию, в СССР пришел к власти Михаил Горбачев. Мне уже тогда стало ясно, что в СССР происходит что-то историческое, совершается то, о чем через сто лет будут писать в учебниках. И я сказал себе: я должен свидетельствовать об этом времени. Вначале я хотел стать журналистом, писал о нашей местной политике в маленьких газетах. Но затем поступил на Славянский семинар Цюрихского университета и стал учить русский язык. Тогда на семинаре работала замечательный педагог Мария Александровна Банкул. Многие известные сегодня слависты прошли через ее руки. В 1990-91 гг. я стажировался в Москве и Ленинграде, и это было очень интересное время.
Приехать из сытой Швейцарии в Россию в такой трудный момент... помню полки московских магазинов: там только хлеб, консервы из морской капусты и грузинский чай. Даже в «Березке» был бедный ассортимент, но и он мне, студенту, был не по карману. Однако я нисколько не жалею о том времени, ибо «блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые». Я очень многому научился тогда. До сих пор Россия удивляет меня своей странностью. Она по сей день ищет свой путь, и я думаю, что процесс, начатый в 90-х годах, еще не завершился. Мы не можем сейчас сказать, что будет в России через пять лет.
Могла тогда Россия пойти европейским путем?
Моя вторая специальность – полонистика. После падения коммунизма в Польше было сразу ясно, что она «пойдет в Европу», поскольку имела уже некоторый демократический опыт в период между мировыми войнами. В России такого опыта не было никогда, и мне кажется, что до сих пор там нет условий для демократии: сложившегося гражданского общества, независимых СМИ и суда. Люди там слишком мало читают газеты, но слишком много смотрят ТВ. В российском обществе сильно убеждение в важности человека, а не функции: если страну ведет настоящий лидер, организатор, то все будет хорошо. Печально, что даже чудовищная российская бюрократия не воспринимается большинством населения как проблема. Все говорят о коррупции, но ведь каждый бюрократический акт и провоцирует ее!
В начале 90-х годов на меня произвели большое впечатление Борис Немцов, Ирина Хакамада, но их время, думаю, уже прошло. Сейчас есть Алексей Кудрин, хотя трудно сказать что-то о его шансах. Но сам факт, что из-за несогласия с финансовой политикой правительства, он вышел из него – заслуживает уважения. А вот насколько его взгляды получат поддержку общества, предсказать невозможно.
Многое проясняет не так давно проведенный в России опрос. Россиян спросили: в каком государстве вы хотите жить? В большом, которое боятся? Или в маленькой, но комфортной стране? И 70% граждан предпочли жить в большом государстве, чувствовать себя частью великой нации.
Были ли у Вас проблемы с публикациями в России?
До сих пор не было. В том, что я говорю и о чем пишу, нет каких-то особых откровений. Но вот парадокс: когда однажды в подобном ключе я критиковал Польшу – это была статья, посвященная сложным вопросам в отношениях России и Польши – именно реакция польского посольства была весьма болезненной. Они обиделись.
Как русист и полонист, какие проблемы становления Вы видите в молодых славянских странах Беларуси и Украине, расположенных между Россией и Польшей?
Это очень интересная тема. У меня есть проект, посвященный проблеме регионализма в Украине. Ее часто понимают так: есть «русский» восток и «украинский» запад. Мы же думаем, что проблема гораздо сложнее. Вообще, это пока непаханная целина для славистики, зациклившейся на России. Беларусистики вообще не существует, да и об Украине пишут в немецкоязычном мире единицы. А ведь сквозь призму этих стран с небольшим опытом государственности мы бы лучше понимали и Россию.
Над чем сейчас работает Ульрих Шмид?
Совсем недавно закончил
Есть еще проект: организация истории украинской литературы. Он может стать фундаментом по раскручиванию украинских исследований на Западе. Также я работаю над книгой, в которой будет рассматриваться не только традиционная культура, но и кино, интернет-культура, рок-поп, а также экономические, политические и эстетические условия для их функционирования.
И еще я имею давний издательский проект – издание полного собрания сочинений Ивана Бунина на русском языке. Академического собрания этого замечательного русского писателя до сих пор нет. Проблема заключается в том, что его материалы рабросаны по Европе: России, Англии, Франции. И мы были бы рады найти спонсора для нашего проекта, поскольку считаем, что давно пора, наконец, вернуть Бунина России.
От редакции:Поддержать такой проект было бы действительно благородным делом. Состоятельным россиянам, проживающим в Швейцарии и неравнодушным, как швейцарский профессор Ульрих Шмид, к нашему культурному наследию, мы оставим его контактный электронный адрес: ulrich.schmid@unisg.ch